Неточные совпадения
Во время разлуки с ним и при том приливе любви, который она испытывала всё это последнее время, она воображала его четырехлетним мальчиком, каким она больше всего любила его. Теперь он был даже не таким, как она оставила его; он еще дальше стал от четырехлетнего, еще вырос и похудел. Что это! Как худо его
лицо, как коротки его волосы! Как длинны руки! Как изменился он с тех пор, как она оставила его! Но это был он, с его
формой головы, его губами, его мягкою шейкой и широкими плечиками.
Как и во всех местах, где собираются люди, так и на маленьких немецких водах, куда приехали Щербацкие, совершилась обычная как бы кристаллизация общества, определяющая каждому его члену определенное и неизменное место. Как определенно и неизменно частица воды на холоде получает известную
форму снежного кристалла, так точно каждое новое
лицо, приезжавшее на воды, тотчас же устанавливалось в свойственное ему место.
Румяное и мокрое
лицо Кити было обращено к нему и робко улыбалось из-под изменившей
форму шляпы.
Его слушали, сидя за двумя сдвинутыми столами, три девицы, два студента, юнкер, и широкоплечий атлет в
форме ученика морского училища, и толстый, светловолосый юноша с румяным
лицом и счастливой улыбкой в серых глазах.
Она ушла, прежде чем он успел ответить ей. Конечно, она шутила, это Клим видел по
лицу ее. Но и в
форме шутки ее слова взволновали его. Откуда, из каких наблюдений могла родиться у нее такая оскорбительная мысль? Клим долго, напряженно искал в себе: являлось ли у него сожаление, о котором догадывается Лидия? Не нашел и решил объясниться с нею. Но в течение двух дней он не выбрал времени для объяснения, а на третий пошел к Макарову, отягченный намерением, не совсем ясным ему.
— Социализм, по его идее, древняя, варварская
форма угнетения личности. — Он кричал, подвывая на высоких нотах, взбрасывал голову, прямые пряди черных волос обнажали на секунду угловатый лоб, затем падали на уши, на щеки,
лицо становилось узеньким, трепетали губы, дрожал подбородок, но все-таки Самгин видел в этой маленькой тощей фигурке нечто игрушечное и комическое.
Форма! — воскликнул он, подняв руку, указывая пальцем в потолок и заглядывая в
лицо Марины.
Неожиданность и
форма вопроса ошеломили Клима, он взглянул в неудачное
лицо парня вопросительно.
— Предательство этой расы, лишенной отечества богом, уже установлено, — резко кричал, взвизгивая на высоких нотах, человек с лысой головой в
форме куриного яйца, с красным
лицом, реденькой серой бородкой.
Он встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи, остановился пред темноватым квадратом, по которому в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных
форм: человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с
лицом, вписанным в него, шел на двух ногах.
В черной коляске,
формой похожей на лодку, запряженной парой сухощавых, серых лошадей, полулежала длинноногая женщина; пышные рыжеватые волосы, прикрытые черным кружевом, делали ее
лицо маленьким, точно
лицо подростка.
Его суховатое, остроносое
лицо украшали дымчатого цвета очки, прикрывая недоверчивый блеск голубоватых, холодных глаз, а негустые, но жесткие волосы, остриженные, по
форме, коротко, и аккуратный мундир подчеркивали его солидность.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым
лицом и безволосой головой в
форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край, пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
— Цивильный костюм больше к
лицу тебе, чем студенческая
форма.
— Гуманизм во всех его
формах всегда был и есть не что иное, как выражение интеллектуалистами сознания бессилия своего пред
лицом народа. Точно так же, как унизительное проклятие пола мы пытаемся прикрыть сладкими стишками, мы хотим прикрыть трагизм нашего одиночества евангелиями от Фурье, Кропоткина, Маркса и других апостолов бессилия и ужаса пред жизнью.
В углу террасы одиноко скучала над пустой вазочкой для мороженого большая женщина с двойным подбородком, с
лицом в
форме дыни и темными усами под чужим, ястребиным носом.
Самгин не удивился, встретив у Елены человека в
форме английского офицера, в зубах его дымилась трубка, дым окутывал
лицо голубоватой вуалью, не сразу можно было вспомнить, что это — мистер Крэйтон.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на
лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в
форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.
Он кончил портрет Марфеньки и исправил литературный эскиз Наташи, предполагая вставить его в роман впоследствии, когда раскинется и округлится у него в голове весь роман, когда явится «цель и необходимость» создания, когда все
лица выльются каждое в свою
форму, как живые, дохнут, окрасятся колоритом жизни и все свяжутся между собою этою «необходимостью и целью» — так что, читая роман, всякий скажет, что он был нужен, что его недоставало в литературе.
О Тушине с первого раза нечего больше сказать. Эта простая фигура как будто вдруг вылилась в свою
форму и так и осталась цельною, с крупными чертами
лица, как и характера, с не разбавленным на тонкие оттенки складом ума, чувств.
Желто-смуглое, старческое
лицо имело
форму треугольника, основанием кверху, и покрыто было крупными морщинами. Крошечный нос на крошечном
лице был совсем приплюснут; губы, нетолстые, неширокие, были как будто раздавлены. Он казался каким-то юродивым стариком, облысевшим, обеззубевшим, давно пережившим свой век и выжившим из ума. Всего замечательнее была голова: лысая, только покрытая редкими клочками шерсти, такими мелкими, что нельзя ухватиться за них двумя пальцами. «Как тебя зовут?» — спросил смотритель.
Сама по себе Матрешка была самая обыкновенная, всегда грязная горничная, с порядочно измятым глупым
лицом и большими темными подглазницами под бойкими карими глазами; ветхое ситцевое платье всегда было ей не впору и сильно стесняло могучие юные
формы.
Состоял он в молодые годы адъютантом у какого-то значительного
лица, которого иначе и не называет как по имени и по отчеству; говорят, будто бы он принимал на себя не одни адъютантские обязанности, будто бы, например, облачившись в полную парадную
форму и даже застегнув крючки, парил своего начальника в бане — да не всякому слуху можно верить.
Во всем современно европейском глубоко лежат две черты, явно идущие из-за прилавка: с одной стороны, лицемерие и скрытность, с другой — выставка и étalage. [хвастовство (фр.).] Продать товар
лицом, купить за полцены, выдать дрянь за дело,
форму за сущность, умолчать какое-нибудь условие, воспользоваться буквальным смыслом, казаться, вместо того чтоб быть, вести себя прилично, вместо того чтоб вести себя хорошо, хранить внешний Respectabilität [благопристойность (нем.).] вместо внутреннего достоинства.
Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтобы не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad majorem gloriam Hegel; [к вящей славе Гегеля (лат.).] где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску,
лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную
форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгривова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало.
Побранившись месяца два с Кетчером, который, будучи прав в фонде, [в сущности (от фр. au fond).] был постоянно неправ в
форме, и, восстановив против себя несколько человек, может, слишком обидчивых по материальному положению, она наконец очутилась
лицом к
лицу со мной.
Он и сам как будто понимает, что бросаемые ему в
лицо упреки вполне им заслужены, только
форма их словно чересчур бессовестна.
За Мутовкиной следует сваха с Плющихи; за нею — сваха из-под Новодевичьего. Действующие
лица меняются, но процессия остается одинаковою и по
форме и по содержанию и длится до тех пор, пока не подадут обед или матушка сама не уедет из дома.
Малорослая, приземистая, с
лицом цвета сильно обожженного кирпича,
формою своей напоминавшим гусиное яйцо и усеянным крупными бородавками, она не казалась, однако, безобразною, благодаря тому выражению убежденности, которое было разлито во всем ее существе.
Маленькая не по росту голова, малокровное и узкое
лицо,
формой своей напоминавшее лезвие ножа, длинные изжелта-белые волосы, светло-голубые, без всякого блеска (словно пустые) глаза, тонкие, едва окрашенные губы, длинные, как у орангутанга, мотающиеся руки и, наконец, колеблющаяся, неверная походка (точно он не ходил, а шлялся) — все свидетельствовало о каком-то ненормальном состоянии, которое близко граничило с невменяемостью.
Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь с площади. В квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек
лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала большая, причудливой
формы, медная блестящая рукоятка.
В такие минуты родятся особенно чистые, легкие мысли, но они тонки, прозрачны, словно паутина, и неуловимы словами. Они вспыхивают и исчезают быстро, как падающие звезды, обжигая душу печалью о чем-то, ласкают ее, тревожат, и тут она кипит, плавится, принимая свою
форму на всю жизнь, тут создается ее
лицо.
Но ветхое религиозное сознание человечества могло это воспринять лишь в конкретной
форме элементарной и простой драмы с ограниченным числом действующих
лиц.
Мир, сверкавший, двигавшийся и звучавший вокруг, в маленькую головку слепого проникал главным образом в
форме звуков, и в эти
формы отливались его представления. На
лице застывало особенное внимание к звукам: нижняя челюсть слегка оттягивалась вперед на тонкой и удлинившейся шее. Брови приобретали особенную подвижность, а красивые, но неподвижные глаза придавали
лицу слепого какой-то суровый и вместе трогательный отпечаток.
Молодая женщина, страдая сама, с растроганным
лицом, с глазами, глядевшими с беспомощною жалобой и болью, старалась дать своему ребенку понятие о
формах и цветах.
Если б он знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в
лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой
форме.
На одной лавочке, в конце бульвара, сидел высокий сутуловатый человек с большою головою, покрытою совершенно белыми волосами, и с сильным выражением непреклонной воли во всех чертах умного
лица. Он был одет в ватную военную шинель старой
формы с капюшоном и в широкодонной военной фуражке с бархатным околышем и красными кантами.
Лиза сидела против Помады и с напряженным вниманием смотрела через его плечо на неприятный рот докторши с беленькими, дробными мышиными зубками и на ее брови, разлетающиеся к вискам, как крылья копчика, отчего этот лоб получал какую-то странную
форму, не безобразную, но весьма неприятную для каждого привыкшего искать на
лице человека черт, более или менее выражающих содержание внутреннего мира.
Дней через несколько к Донону собралось знакомое нам общество. Абреев был в полной мундирной
форме; Плавин — в белом галстуке и звезде; прочие
лица — в черных фраках и белых галстуках; Виссарион, с белой розеткой распорядителя, беспрестанно перебегал из занятого нашими посетителями салона в буфет и из буфета — в салон. Стол был уже накрыт, на хрустальных вазах возвышались фрукты, в числе которых, между прочим, виднелась целая гора ананасов.
Да, не в духе был старик. Не было б у него своей раны на сердце, не заговорил бы он со мной о голодной музе. Я всматривался в его
лицо: оно пожелтело, в глазах его выражалось какое-то недоумение, какая-то мысль в
форме вопроса, которого он не в силах был разрешить. Был он как-то порывист и непривычно желчен. Жена взглядывала на него с беспокойством и покачивала головою. Когда он раз отвернулся, она кивнула мне на него украдкой.
Но у самок были
лица точно такие — да, да, точно такие же, — как и у наших женщин: нежно-розовые и не заросшие волосами, и у них свободны от волос были также груди — крупные, крепкие, прекрасной геометрической
формы.
Его мясистое
лицо, очень широкое в скулах, суживалось вверх, ко лбу, а внизу переходило в густую серебряную бороду заступом и таким образом имело
форму большого, тяжелого ромба.
Но, с одной стороны, я прежде всего и выше всего уважаю
форму, и тогда только, когда она предстанет пред мое
лицо, вооруженная всеми подписями, печатьми и скрепами, я позволяю себе дать ей легкий щелчок по носу, чтобы знала
форма, что она все-таки ничто перед моими высшими соображениями.
Находившись, по обязанности, в частом соприкосновении с этим темным и безотрадным миром, в котором, кажется, самая идея надежды и примирения утратила всякое право на существование, я никогда не мог свыкнуться с ним, никогда не мог преодолеть этот смутный трепет, который, как сырой осенний туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся в длинных и темных коридорах замка Атмосфера арестантских камор, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые
лица заключенников кажутся суровыми и непреклонными, хотя, в сущности, они по большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость
форм, в которые насильственно втиснута здесь жизнь, давит и томит душу.
Влиятельное
лицо всегда не прочь полиберальничать, — к счастию, это вошло уже в привычку, — лишь бы либеральная мысль являлась не в чересчур резкой
форме и смягчалась внешними признаками уступок и соглашений.
Вошла Амальхен. Она была в небрежно надетом капоте. Руки ее были совсем обнажены и, точно из слоновой кости выточенные, блистали белизною и представляли прелестнейшие
формы.
Лицо было как-то еще идеальнее.
Несмотря на полную офицерскую
форму, он имел совершенно плоское женское
лицо и в настоящую минуту, покуривая трубку, погружен был в самые романические мысли о родине и прелестных паннах.
Когда все власти таким образом расстановились, Калинович не заставил себя долго дожидаться: он вышел в полной губернаторской
форме, впрочем, нисколько не рисуясь, а, напротив, очень просто всем поклонившись, остановился на средине залы, так что все почти видели его
лицо.
От управляющего губернией был послан между тем жандарм за начальником арестантской роты, и через какие-нибудь полчаса в приемной зале уж стоял навытяжке и в полной
форме дослужившийся из сдаточных капитан Тимков, который, несмотря на то, что владел замечательно твердым характером и столь мало подвижным
лицом, что как будто бы оно обтянуто было лубом, а не кожей человеческой, несмотря на все это, в настоящие минуты, сам еще не зная, зачем его призвали, был бледен до такой степени, что молодой чиновник, привезенный вице-губернатором из Петербурга и теперь зачисленный в штат губернского правления, подошел к нему и, насмешливо зевая, спросил...
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя бы прошли еще миллионы лет, он никогда не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего»
лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной
формы, какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.